The Uyghurs in Kyrgyzstan – two different parts of one nation?

DOI: http://dx.doi.org/10.7160/KS.2020.140102

Author: Petr Kokaisl
Address: Czech University of Life Sciences, Kamýcká 129, Prague, Czech Rep.
E-mail: pkokaisl@seznam.cz
ORCID iD: orcid.org/0000-0002-0702-5046

Author: Temir A. Žorobekov
Address: Osh state university, 714000 Osh, Lenin street 331, Kyrgyzstan
E-mail: temir0010@mail.ru

Author: Tursun T. Subanov
Address: Osh Humanitarian-Pedagogical Institute named after A. Myrsabekov, 714000 Osh, Isanova 73, Kyrgyzstan
E-mail: stursun@inbox.ru

Language: Russian
Issue: 1/2020
Page Range: 14–34
No. of Pages: 21
Keywords: Central Asia; Uyghurs; assimilation; Kyrgyzstan; ethnic identity
Abstract: The purpose of this article is to demonstrate, using the example of Uyghurs living in several countries and Uyghurs living in two geographically and culturally distinct regions of Kyrgyzstan, how government interventions can influence the formation of ethnic identity. In Kyrgyzstan, changes in policy regarding the Uyghurs are explored along with the reaction to this policy on the part of representatives of the Uyghur ethnic group. The article also explores how completely different forms of expression of the Uyghur nationality occurred within the framework of one country, or more precisely – a union republic. The article draws attention to cases of state intervention in the USSR that led to the unification of several different ethnic groups into one new ethnic group of Uyghurs, as well as how these state interventions either contributed to the process of assimilation or, conversely, acted against it.

This work was supported by the IGA PEF ČZU under Grant No. 2019MEZ0007.

Celý příspěvek / Full Text Paper: PDF

Резюме

Цель данной статьи – продемонстрировать на примере уйгуров, живущих в нескольких странах, и уйгуров, проживающих в двух географически и культурно отличающихся областях Кыргызстана, как могут вмешательства государства повлиять на формирование этнической идентичности. На примере Кыргызстана можно показать изменения в политике в отношении уйгуров, реакцию на эту политику со стороны представителей уйгурского этноса, а также то, как в рамках одной страны, или же точнее – союзной республики, имели место абсолютно разные формы выражения уйгурской национальности. Статья обращает внимание на имевшие место в СССР случаи вмешательства государства, которые привели к объединению нескольких разных этнических групп в одну новую этническую группу уйгуров, а также на то, как могли эти вмешательства государства поспособствовать процессу ассимиляции или, наоборот, действовать против неё.

Введение – происхождение этнонима «уйгур»

Этноним «уйгур» имеет древнее происхождение, однако приблизительно до 19-го века использовалось только для этнических групп, проживавших некогда в прошлом. Информация об уйгурах зачастую отражала только предположения авторов – российский генерал от инфантерии (и туркестанский генерал-губернатор) А. Н. Куропаткин (1877)[1] в своём историческом описании Кашгарии отождествляет средневековых уйгуров и гуннов, другие исследователи ставили знак равенства между уйгурами и венграми (уграми), в результате чего уйгуры стали родственными финно-угорским народам.

Несмотря на то, что в китайских источниках уйгуры упоминаются уже в 4-м веке н. э. (если отождествить гуннов и уйгуров, то можно заглянуть в ещё более далёкое прошлое), а, например, персидским историком Рашид-ад-Дином – на рубеже 13-го и 14-го веков, их содержание ставится многими исследователями, например, В. В. Радловым[2] под сомнение и считается народной интерпретацией, имеющей в значительной мере характер легенд.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона (1890–1907) описывает уйгуров как восточно-турецкий народ, упоминающийся в китайских летописях в 4-м веке нашей эры. На сегодня (рубеж 19-го и 20-го веков), согласно упомянутой энциклопедии, целый ряд турецких народов используют термин «уйгур» для обозначения отдельных родов. Как название отдельного народа оно употребляется только на границе Тибета – монголоязычными кара-уйгурами и тюркоязычными сарыг-уйгурами.[3]

Чешский Научный словарь Отто (также рубеж 19-го и 20-го веков) рассматривает уйгуров как исчезнувший народ, ставший предшественником, например, узбеков: Узбеки – это ветвь турецкого племени уйгуров, полностью распавшегося и слившегося с другими народами. В последнее время название узбеки используется для всех кочевников, тогда как городских жителей называют сартами. Наиболее близкими родственниками узбеков являются кашгарцы, проживающие в китайском Восточном Туркестане.[4]

Латтимор[5], посетивший Китай в 1927 году, потом после 2-й мировой войны, а затем в 1972 году, утверждает, что российские путешественники называли уйгуров сартами – этим словом они называли всё осевшее тюркское население Средней Азии. Одновременно он отмечает, что ещё после 2-й мировой войны сами жители называли себя не уйгурами, а названием, производным от своего родного оазиса – кашгарцы или турфанцы.

Общее обозначение этнонимом «уйгур» ранее отдельных групп, прежде всего, кашгарцев и таранчинцев (жителей Илийской долины, выселенных сюда китайцами во 2-й половине 18-го века из восточного Туркестана, а позднее переселившихся на российскую территорию, в Семиреченскую область) появляется только в 1921 году, после того как в Ташкенте сформировалась группа народных представителей уйгуров.[6]

Национальный вопрос в СССР

В первые годы после большевистской революции в России ленинской и сталинской модели решения национального вопроса был ближе всего европейский «триединый» идеал единства языка, народа (этноса) и политического образования.[7]

Таким образом, на первом этапе решения национального вопроса административные единицы формировались на национальном принципе с разной степенью автономии (начиная с этнических деревень – сельсоветов, автономных национальных районов и областей, и вплоть до национальных союзных республик).

Эту ситуацию считал уникальной советский диссидент Александр Солженицын, по мнению которого, возникновение автономных формирований должно было привести не к децентрализации, а, наоборот, при поддержке укреплённой партийной диктатуры было в жесткой форме реализовано, по сути, унитарное государство. Лозунги о самоопределении народов на территории внутри России превращали в союзников все малые народы, а за её пределами своим привлекательным примером пробуждали симпатию у народов Востока.[8]

Несмотря на то, что первый этап решения национального вопроса в СССР принёс, на первый взгляд, даже весьма малочисленным народами возможность культурного развития и политической автономии, реальность была, зачастую, совершенно иной. Стремительные национально-демографические процессы в СССР 20‑х и 30-х годов привели, с одной стороны, к консолидации некоторых народов, но, с другой стороны, к агрессивной ассимиляции других. Например, казахи, узбеки и азербайджанцы в 30-е годы интенсивно ассимилировали мусульманские народы, проживающие рядом с ними.[9]

Политика ассимиляции подтверждается статистикой населения. Исторически значимые города Самарканд и Бухара были объявлены узбекскими, несмотря на то, что большинство их жителей считали себя таджиками и разговаривали на таджикском языке. В Самарканде составляли таджики в 1897 году приблизительно 2/3 жителей, тогда как узбеки – только 13%.[10] В 1926 году было соотношение между этими двумя национальностями уже противоположным.[11]

В этот период огромное значение приобрела официальная национальность, указываемая в документах. Термин был один, однако иметь национальность согласно соответствующей союзной республике было однозначно престижнее, чем национальность групп, не имеющих собственной автономной территории. Эта ситуация продолжа существовать вплоть до распада СССР.

Несмотря на то, что советские конституции декларировали равенство всех народов СССР и гарантировали им возможность пользоваться своим родным языком, реальная ситуация была иной.

Пусть возникновение национальных союзных республик и решало национальный вопрос, но зачастую только для титульной национальности. Однако эта политическая и культурная кампания 20-х и 30-х годов, называемая коренизацией, неизбежно привела к тому, что представители определённых народов стали гражданами низшей категории. Эта же участь могла постигнуть и представителей «престижных» народов, если они жили на территории другой союзной республики. Народы, не имевшие на территории СССР никакой автономной единицы, были часто вынуждены терпеть своевольное обращение со стороны представителей конкретной союзной республики – и в эпоху СССР появлялись националистические лозунги (например, Казахстан Казахам). В конце 80-х годов 20-го века проживало в СССР более 5 миллионов человек, национальность которых не входила в перечень народов СССР. Их национальное государство находилось вне СССР, или же большая часть представителей этого народа проживала вне СССР (немцы, поляки, корейцы, болгары, греки, уйгуры, венгры, румыны, курды, турки, финны, дунгане, персы, ассирийцы, белуджи, чехи, словаки и халха-монголы).[12]

Ситуация уйгуров в СССР была в этом плане ещё более сложной, так как уйгуры не имели вообще никакого государства и взгляд на них был очень тесно связан с актуальной политикой СССР в отношении Китая.

В некоторых случаях существовала возможность выбрать желаемую национальность – в Средней Азии предпочитали национальности согласно соответствующим союзным республикам. Поэтому уйгуры нередко, чтобы иметь возможность карьерного роста, записывали себя узбеками, тогда как многие узбекские таджики, наоборот, были записаны узбеками против их воли. Национальность у детей должна была соответствовать национальности одного из родителей, как правило, отца.

Второй этап решения национального вопроса в СССР первый этап не развивал, а полностью его отрицал. То, что сталинская теория решения национального вопроса была полна разногласий и внутреннего противоречия, Сталина не смущало. Пожалуй, лучше всего это выражено в его речи, которую можно вкратце свести к тому, что когда национальный вопрос поднимает и решает буржуазия, то это неправильно, а когда этим занимается советская власть, то проблема решается правильно: Лозунг национальной культуры был лозунгом буржуазным, пока у власти стояла буржуазия, а консолидация наций происходила под эгидой буржуазных порядков. Лозунг национальной культуры стал лозунгом пролетарским, когда у власти стал пролетариат, а консолидация наций стала протекать под эгидой Советской власти. Кто не понял этого принципиального различия двух различных обстановок, тот никогда не поймёт ни ленинизма, ни существа национального вопроса.[13]

Дело в том, что после создания автономных единиц по этническому признаку в СССР произошел резкий разворот, и с конца 30-х годов 20-го века любой намёк на национальную специфику начали называть националистским отклонением, за которое был приговорен к казни ряд высших советских чиновников во главе автономных национальных единиц. Одновременно в 30-е годы имело место упразднение национальных районов и национальных сельсоветов.

Тогда как в период до 30-х лет 20-го века в Средней Азии происходило быстрое и часто искусственное формирование новой национальной идентичности, то более поздний период характеризовался подчеркивание идентичности супранациональной – советской. Она была изначально связана с советским гражданством, советской идеологией и советским патриотизмом (формирование советского человека), и только более низкие слои этнической идентичности могли включать в себя идентичность национальную. Советский народ нередко называли особенным этносом, потому что в отличие от других народов (этносов) он не был сформирован специфическими традициями, языком или историческим сознанием.

Возникновение новых народов в Средней Азии

Статистические данные переписи показывают, что о естественном этногенезе народов Средней Азии в первые дни советской власти речь, однозначно, не шла. В период, когда на территории Среднеазиатского Туркестана существовала Туркестанская автономная республика, предполагалось, что это будет единый народ и единый язык (в конституции СССР 1924 года в Главе V его называли турецко-татарским).

Двадцатые годы в СССР проходили под знаком ещё и других административных перемен, таких как исчезновение Туркестана как политической единицы и формирование новых границы между советскими республиками и другими автономными единицами. В период с сентября 1924 по май 1925 произошло абсолютное изменение карты «русского» Туркестана – на его месте появились Туркменская ССР Узбекская ССР с Таджикской Автономной Социалистической Республикой и автономной областью Каракалпакской (в рамках Киргизской Советской Социалистической Республикой – на территории не современного Кыргызстана, а Казахстана и Кара-киргизской (в рамках России – РСФСР).

Формирование границ должно было подчеркивать национальную специфику, экономические интересы и более простое административное управление. Однако процесс создания границ между советскими республиками в Средней Азии, завершившийся в середине 30-х годов, не соответствовал ни одному из этих трёх пунктов. Но, оглядываясь назад, можно рассматривать это формирование границ как попытку как можно больше ослабить новые союзные республики: Узбекистан, Кыргызстан и Таджикистан получили в результате определения новых границ очень существенный элемент нестабильности в виде многочисленных этнических меньшинств.

С точки зрения экономических интересов разграничивание однозначно наиболее удачно сложилось для Узбекистана. На его территории проживала наибольшая часть жителей региона (3 900 000 от общего числа 8 000 000; то есть 48 %), располагались здесь и крупнейшие города: Ташкент, Самарканд, Бухара, Коканд, Фергана, Андижан, здесь проходило 43 % железных дорог, в Узбекистане находилось также 83 % хлопкоочистительных заводов. Кроме того, в Ташкенте, как бывшей столице всего Туркестана, находился университет и ряд научно-исследовательских институтов.[14]

В ходе формирования узбекского народа при возникновении Узбекской ССР принимались во внимание только узбеки, но уже не сарты, гораздо более многочисленные до того времени. Даже в российских статистиках переписей населения до Октябрьской революции сартов указывали на первом месте. Так как это было оседлое население, то оно не могло похвастаться такими военными успехами (как, например, опора армии Тимура/Тамерлана) как узбеки. Не могли они связать себя и с древними династиями Шейбанидов (ведут своё происхождение от внука Чингисхана, Шейбана) или Тимуридов. При переписи населения в 1926 году от приблизительно 1,5 миллионов сартов (согласно предшествующей переписи) не осталось в статистиках ни одного. Сартам было, наряду с другими туркестанскими этническими группами (включая другие этнические группы, например, курамов), присвоено название узбек, и они стали частью нового узбекского народа.

Возникновение новые союзных республик не было инициировано «снизу», как сообщалось в официальных заявлениях: В 1924 г. все народы Средней Азии по добровольному соглашению создали совершенно новое политико-административное деление Средней Азии, учитывая экономические и политические интересы каждого народа. (История СССР… 1952: 308) Население Средней Азии было в подавляющем большинстве неграмотным (около 80%) и не имело никакой чётко определённой национальной позиции или понятия о единой советской стране, о социалистической Родине.[15]

Уйгуры

Как и у некоторых других среднеазиатских народов, этноним уйгур появляется впервые только при советской переписи в 1926 году – статистика царской России при переписи населения в 1897 году уйгурскую национальность не указывала, только таранчинский (56 469 человек) и кашгарский (14 938 человек) народы. Представители обеих этих национальностей жили в царской России исключительно на территории Средней Азии.

В область Туркестана прибывало с целью приобретения земли славянское население Европейской части России, привлекала эта область и другие этнические группы, которые искали здесь безопасной жизни. Миграция населения с территории современного Китая (Синьцзян) на территорию современных среднеазиатских республик напрямую связана с многочисленными восстаниями против китайского правления.

Территория уезда Синьцзян не была раньше единой ни культурно, ни политически – северная часть (Джунгария) была населена преимущественно моноголоязычными кочевниками, и был здесь распространён тибетский буддизм. В южной части, в области Таримской впадины, проживало скорее оседлое тюркоязычное мусульманское население. Эта область носила название Алтышар (шесть городов, список которых не всегда совпадает) или Кашгария.

В середине 18-го века перешли обе области под прямое управление Китая. Куропаткин в данном контексте упоминает резню в Джунгарии, когда было убито около 1 миллиона человек. Одновременно начинается массивное перемещение жителей. Китайцы основывают в области военные гарнизоны из монгольских родов и приглашают в регион бедных китайцев. Одновременно в этот период, согласно Куропаткину, приходят в Джунгарию и китайские мусульмане – дунгане.[16]

Против китайской власти проходил ряд восстаний, всегда подавленных, несмотря на отдельные частичные успехи, в связи с чем многие жители были вынуждены покинуть свои дома.

В 20-е годы 19-го века, после подавленного восстания Джангир-Ходжи, огромное количество кашгарцев пришло, прежде всего, в Ферганскую область – Валиханов указывает 70 тыс. семей, а с последующей миграцией их число достигло 300 тыс.; они называли себя этнонимом таглык – горцы.[17]

Восстание мусульманского населения против китайской власти Китая вышло за пределы нынешней области Синьцзян. О ликвидации восстания дунган в Ганьсу в 1862–1869 гг. пишет Пржевальский, посетивший эту область через десять лет:

Очевидцы рассказывали нам, что когда китайцы устали убивать людей с оружием в руках, они собрали толпу мужчин, женщин и детей, а затем отвели этих бедолаг в горы, где их сбрасывали в пропасть. Говорили, что они убили, по меньшей мере, 10.000 человек. Пощадили только тех повстанцев, которые отвергли ислам и приняли новую религию – буддизм. Много дунган бежало на запад к своим единоверцам.[18]

Основание независимого Илийского султаната (1864–1871) является одновременно подтверждением того, что бои проходили не только между жителями Восточного Туркестана и Китая, но и зачастую между самим местным населением.

Российская армия воспользовалась беспорядками в китайской провинции и в 1871 году заняла её под предлогом защиты султаната от китайцев. На основании соглашения между русским и китайским правительством от 24 февраля 1881 года в Санкт-Петербурге было установлено, что суверенитет над территорией вновь получит Китай, но за это таранчинцы (название оседлого тюркоязычного мусульманского населения китайского происхождения, позднее иногда называемого уйгурами) и дунгане могут в течение года переселиться на территорию России, где станут российскими подданными. Российское правительство планировало экономически укрепить за счёт переселенцев пограничную область и, наоборот, ослабить китайскую сторону. Таранчинцы переселялись целыми сёлами, что привело к их компактному проживанию. Следующая волна иммигрантов из Китая пришла в Среднюю Азию в связи с восстанием в начале 20-го века.

Чем меньше у нас достоверных данных о том, насколько можно используемый в прошлом этноним применить к этнической группе современных уйгуров, тем в больше мере можно использовать разные исторические взгляды политически. Как только в 20-е годы 20-го века была в СССР признана уйгурская национальность, её начали использовать в идеологических целях.[19]

О единой уйгурской национальности было объявлено на конференции, проходившей по инициативе государственных представителей СССР, в которой принимали участие представители Объединенной уйгурской интеллигенции из Туркестанской АССР и из Синьцзяна. Было принято решение официально восстановить правильное название уйгурского народа по всей стране. А в 1923 году была на внеочередном заседании Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б) принята особая резолюция об использовании этнонима уйгур.[20]

Так как презентованная Сталиным[21] марксистская идеология считала язык основным признаком национальности (национальная общность немыслима без общего языка, в то время как для государства общий язык необязателен), то на первом этапе в СССР открывались уйгурские школы и разрабатывались учебные пособия для обучения на уйгурском языке. Такая забота о национальных меньшинствах коснулась не только уйгуров, но и целого ряда других меньшинств – например, белуджи на территории Туркменской ССР были первыми в мире белуджами, которые учились читать и писать на своём языке. Упор на язык имел ещё одну причину – в результате его новой кодификации и повышения грамотности населения имело место также распространение идеологических трудов среди более широких слоев населения.

Отдельные «уйгурские» народы были в Средней Азии разбросаны крайне неравномерно: в 1926 году больше всего кашгарцев (57%) проживало на территории (Кара) Киргизской АССР, больше всего таранчинцев (98%) жило в Казахской (официально называемой Киргизской) АССР, а больше всего уйгуров проживало в Узбекской ССР (75%). Разница между этими народами была также в доле городского и сельского населения – уйгуры жили почти исключительно в сельской местности (93%), как и таранчинцы (80%), тогда как у кашгарцев соотношение было почти равным – 55% в сельской местности и 45% в городах.

На территории современного Кыргызстана самыми многочисленными из трёх «уйгурских» народов были кашгарцы (7467), затем следовали таранчинцы (723), тогда как уйгуров было всего 73 человека. Население Киргизской АССР было на 88% неграмотным, у кашгарцев был уровень неграмотности ещё выше: 94%.[22] Уже при следующей переписи населения в 1939 году народы таранчинцев и кашгарцев исчезают, вместо них появляется только этноним уйгуры.

В первой половине 20-х годов возникли уйгурские сельсоветы на территории современного Узбекистана, а в 1934 году уйгуры получили два автономных национальных округа на территории современного Казахстана: уйгурский (Чунджа) и чиликский (Чилик) в Алматинской области. На территории современного Кыргызстана уйгурские автономные единицы не возникли.

В связи с продолжающимися восстаниями населения (разных национальностей) на территории Восточного Туркестана против китайского правительства (в 1931–1934 годы и в 1937 году) поддержке уйгурского языка и уйгурской культуры все больше превращалась в политический вопрос. Тем не менее, эти восстания в Китае (позднее называемые народными) и основанная 1-я Восточно-Туркестанская Республика (менее 10% территории современного Синьцзяна) были ликвидированы совместными силами советско-китайских войск. Возможно, стоит отметить, что в название этой республики не попало слово уйгурская, несмотря на то, что перевешивали усилия приверженцев пантюркистского движения, направленные на предотвращение фрагментации тюркского населения на новые народы.

Пусть, по мнению многих авторов, это государство во многих отношениях реально не работало (территориальное ограничение только на город Кашгар и его окрестности, международная изоляция из-за ориентации как противокитайской, так противосоветской – не было поддержки и со стороны влиятельных мусульманских стран, слабая экономика в сочетании с инфляцией), упоминание об его существовании позже стало значимой частью уйгурского национального движения, тогда как Китай старался это упоминание игнорировать.[23]

Для уйгурских национальных движений часто не так уж важно, что, по сути, это были движения не уйгурские, а скорее пантюркистские и с выразительными элементами экстремистского ислама, в том числе с казнями «неверных» и новообращенных.[24]

В 30-е годы в связи с изменением национальной политики СССР были закрыты все уйгурские культурные и образовательные центры на территории современного Кыргызстана, в том числе уйгурские школы в городах Фрунзе, Пржевальск, Токмок, Джалалабад и Ош. То же произошло и с уйгурами в других среднеазиатских республиках. Причём такое преследование уйгуров не имело прямой связи с созданием 1-й Восточно-Туркестанской Республики, так как они в той или иной степени коснулись всех меньшинств в СССР.

Советский Союз пытался сохранить свое влияние в Синьцзяне и во время провозглашения 1-й Восточно-Туркестанской Республики в 1944 году, на этот раз в китайских префектурах Или, Тарбагатай и Алтай. Сначала СССР предоставлял этой республике не только военную и экономическую помощь, но и идеологическую поддержку. Возникновение Китайской Народной Республики и прекращение существования Восточно-Туркестанской Республики (при значительной поддержке СССР) привело в дальнейшем к определённому снижению поддержки уйгурского образования в СССР, реализовавшейся, прежде всего, в Казахской ССР.

В конце 50-х годов 20-го века в Китае (в Синьцзян) велась политика «большого скачка» и создания сельских «коммун», что имело для населения ужасающие последствия. В сентябре и октябре 1958 года происходило объединение колхозов в коммуны, которые были созданы в виде полувоенных подразделений. Частная собственность почти не существовала, всё, включая посуду, было собственностью коммун. Рабский труд и голод привели к гибели сотен тысяч людей. В это время центральное правительство начало процесс переселения в Синьцзян китайских крестьян из внутреннего Китая, тогда как местных жителей выселяли в пустынные районы. Многие уйгуры были обвинены в национализме, поэтому около 200 тысяч жителей Восточного Туркестана эмигрировали в СССР. Среднегодовой прирост уйгурского населения в Киргизской ССР составлял в 1959–1970 годы 7,35%.

В этот период в СССР имело место интенсивное развитие способов выражения уйгурской культуры не только в Казахской ССР, где проживало наибольшее количество уйгуров, но и в Кыргызстане. По мнению уйгурских респондентов в Кыргызстане эта волна беженцев из Китая была для культуры киргизских уйгуров, живших в СССР уже несколько поколений, весьма положительным фактором – было возобновлено знание уйгурского языка и типичных обычаев. Однако новоприбывшие уйгуры были вынуждены приспособиться к абсолютно другим условиям, при этом они не владели ни киргизским, ни казахским или русским языком, большинство из них не имело достаточно высокого образования. Различия удалось стереть примерно в течение одного поколения, хотя до сих пор некоторые киргизские уйгуры не считают высшее образование слишком выгодным и отдают предпочтение работе в таких областях, как предпринимательство, торговля и рестораны. Тем не менее, среди уйгуров появился целый ряд ученых и культурных деятелей. Киргизские уйгуры до сих пор остаются преимущественно сельскими жителями – в Чуйской области проживает в деревнях более 80% уйгуров, на юге Кыргызстана эта доля ещё выше.

С приходом уйгуров на территорию современного Кыргызстана в разное время возникали и довольно сильно ориентированные группы, использующие разную письменность. Старшее поколение уйгуров (но и уйгуры, которые пришли в СССР в 50-е и 60-е годы) использовали арабский алфавит, посредством которого они были намного больше связаны с культурной областью Синьцзян, но одновременно оставались изолированными от русской и европейской культуры. Этот и была одна из главных причин, почему, прежде всего, эти уйгуры занимали на территории современного Кыргызстана менее квалифицированные рабочие места (аналогичная ситуация сложилась и в Казахстане). Уйгуры, которые использовали кириллицу (кроме молодого поколения уйгуров это могло быть также старшее поколение, которое получило советское образование после введения кириллицы) были гораздо ближе европейской культуре – письмо поспособствовало одновременно возникновению очень значительного культурного разрыва между советскими и китайскими уйгурами.[25]

Независимый Кыргызстан

Признаком определённого пробуждения активности у граждан независимого Кыргызстана было количество вновь созданных гражданских объединений, сообществ и политических партий. Функционирование и возникновение таких организаций регулировал закон, утверждённый в феврале 1991 года, который предоставил пространство для свободной общественной деятельности и исключал только регистрацию обществ, ориентированных на продвижение этнической или религиозной нетерпимости, и ассоциаций, которые бы ставили под угрозу или не принимали суверенитет республики. Закон интерпретировался не слишком строго, и в феврале 1993 года было зарегистрировано 258 организаций (41 спортивных субъектов, 31 профессиональных объединений, 21 народных культурных центров, 15 политических партий, 11 молодежных объединений, 5 гендерных организаций…).[26]

В течение двух лет действия этого закона было отклонено лишь несколько заявок на регистрацию, в том числе от уйгурской организации за свободу, программа которой хоть и не вступала в противоречие с данным законом, но требование создания независимого государства уйгуров в Китае было классифицировано как опасное. Тема уйгурского меньшинства поднималась с момента создания суверенного Кыргызстана неоднократно, но из-за экономических и политических связей с могущественным соседом с этим народом часто обращались согласно рекомендациям Пекина, а не согласно законам или решениям суверенного Кыргызстана.[27]

В Кыргызстане число уйгуров в долгосрочной перспективе увеличивается – в последние годы годовой прирост достиг значения более 2%. Эта тенденция относится и к другим тюркским народам на территории Кыргызстана, которые имеют естественный прирост выше среднего (туркмены, турки, киргизы, узбеки). Из тюркских народов исключением являются только татары, количество которых по сравнению с 1989 годом снизилась более чем наполовину.[28]

Северный Кыргызстан. В Бишкеке было основано в 1989 году общество уйгуров «Иттипак» («Единство»), а в 1994 году оно начало впервые издавать на территории Кыргызстана одноименную газету (на уйгурском и русском языках). Основной целью общества стало сохранение и развитие основных элементов уйгурской культуры – языка, религии, фольклора, традиций и обычаев. В сфере образования общество развивает деятельность по открытию классов с возможностью выборочного изучения уйгурского языка в школах в деревнях: Лебединовка (Аламединский район) Комсомольск (Сокулук), Кен-Булун, Ала-Тоо и школа №53 в Бишкеке. Одновременно для этих школ обеспечиваются уйгурские учебники.

Упор на языковое образование на уйгурском на севере Кыргызстана виден и по данным статистики – в Чуйской области проживает 15 276 уйгуров (31% от всей численности в Кыргызстане, наибольшее число – в Ысык-Атинском и Аламудунском районе). Из них 93% заявили, что уйгурский используется в качестве первого языка.

В столице Бишкек живёт 13 380 уйгуров (28% всех киргизских уйгуров) и 90% из них имеют уйгурский в качестве родного языка.

Такие высокие цифры резко контрастируют с ситуацией в южном Кыргызстане. Вопрос о знании уйгурского языка часто воспринимается респондентами в северном Кыргызстане как нечто неуместное – разумеется, я говорю на уйгурском, ведь я уйгур! Ещё одно огромное различие по сравнению с южным Кыргызстаном присутствует у тех уйгуров, которые владеют несколькими языками: 88% из них используют русский язык. Язык не является единственным атрибутом уйгурской культуры, помимо осознания исторического единства уйгуров выразительным элементом является также уйгурская кухня, высоко ценимая и представителями других народов.

Южный Кыргызстан. В южном Кыргызстане большинство уйгуров проживает в Ошской области (11 181 человек, что составляет 23% всех уйгуров на территории Кыргызстана), прежде всего, в районе Кара-Суу (93% всех уйгуров Ошской области). Одной из важных особенностей уйгурского населения является то, что это сельское население – 94% уйгуров Ошской области проживает в деревнях. Одновременно уйгуры в Ошской области принадлежат к этническим группам с образовательной структурой ниже среднего (совместно с узбеками или турками – высшее образование имеет 4,4% уйгуров) – наоборот, структуру образования выразительно выше среднего имеют татары и русские, доля киргизов с высшим образованием – немного выше среднего.[29]

В Джалалабадской области проживает 3271 уйгуров (6,7% всех уйгуров в Кыргызстане). И в этой области речь идёт преимущественно о сельском населении, но здесь уже почти треть уйгуров проживает в городах. Большая часть уйгурского населения (59%) указывает в качестве своего родного языка уйгурский. В Баткенской области доля уйгуров – меньше 0,1% всех жителей области.[30]

Несмотря на то, что сегодня этноним уйгур применяется повсеместно как самими уйгурами, так и киргизскими властями, всё ещё можно столкнуться с первоначальным обозначением – кашгарцы. Именно в южном Кыргызстане так до сих пор называют уйгуров представители среднего и старшего поколений.

Несмотря на то, что основные волны уйгурской миграции на территорию современного Кыргызстана датированы 19-м и 20-м веком, по словам жителей Кашгар-Кишлака, где проживает большая часть уйгурского населения, уйгуры пришли в этот регион ещё 200 или 300 лет тому назад. Однако, даже местные жители соглашаются с тем, что доказать это сейчас уже невозможно. Исходя из размышлений о местных названиях в окрестностях (хан Мадин), некоторые уйгуры считают, что уйгурское заселение может быть значительно старше. Однако Кашгар-Кишлак как таковой даже в годы советской власти не был этнически однородным – сами русские попали сюда как переселенцы в 20-е годы 20-го века. Согласно воспоминаниям русских респондентов в 50-е и 60-е годы 20-го века продавцы на базаре высоко ценили у русских знание узбекского языка – тому, кто разговаривал на узбекском, было проще получить скидку.

Узбекизация в южном Кыргызстане

Уйгуры, проживающие в южном Кыргызстане, имеют собственные национальные общества, но и сами представители этих обществ признают, что исчезли их культурные особенности, благодаря которым они существенно отличались от окружающих, и что во многих отношениях они похожи на узбеков – за исключением осознания принадлежности к уйгурскому народу. Южный Кыргызстан был ранее очень специфическим регионом и что касается образования. Несмотря на то, что в советское время это была область, считавшаяся официально киргизской, и самая многочисленная этническая группа узбеков здесь не имела никакой автономии, сложилась парадоксальная ситуация, когда обучение в школах велось не на киргизском, а на русском или узбекском языках. В ситуации, когда своих школ не было даже у представителей титульной национальности (киргизы), не могли на образование на своем родном языке рассчитывать и представители других меньшинств. Таким образом, и уйгуры не изучали в школах уйгурский язык, не имели предметов, во время которых они могли бы познакомиться с национальной историей или уйгурскими особенностями. Целый ряд личностей с уйгурскими предками считают себя узбеками, так как не пользуются уйгурским языком и отождествляют себя с узбекской культурой.

Начало узбекизации уйгуров на юге Кыргызстана восходит уже к 20-м годам 20-го века. По словам уйгурских респондентов, главным событием, связанным с узбекизацией, было основание Узбекской ССР в 1924 году. Большинство тюркоязычных жителей южного Кыргызстана разговаривало на чагатайском диалекте, но очень важной становилась записанная национальность, имевшая совсем другой престиж. Узбекская национальность считалась престижной не только в Узбекской ССР, но и на юге Кыргызстана, где (кроме славянского населения) большинство образованных людей и руководящих работников были узбеками (зачастую люди, ранее называемые сартами). Однако узбекская группа не была выразительно закрытой. Уйгурские респонденты отмечали, что, наоборот, имели место уговоры и даже давление со стороны административного аппарата на членов национальных меньшинств с целью записать их как узбеков, с чем многие уйгуры соглашались. Тем самым они обеспечивали себе партийную карьеру и продвижение по службе, могли подняться на более высокие партийные и социальные позиции. С другой стороны, паспорт с записанной уйгурской национальностью имел не редко противоположный эффект. В более поздние времена могла быть одной из причин, почему уйгуры указывали узбекскую национальность, также надежда, что это позволит избежать политических репрессий – многие советские уйгуры были в 30-е годы казнены в связи с участием или просто симпатией (реальной или воображаемой) к уйгурскому восстанию на территории Китая (которое СССР помог ликвидировать).

Респонденты из южного Кыргызстана приводили в качестве примера своих родственников, которые, несмотря на преданность Коммунистической партии, симпатизировали с возрождением уйгурского народа или уйгурской государственности. Некоторые из этих активистов, которые вели переписку с уйгурскими активистами в Китае, всё равно поменяли после 1945 года свою национальность с уйгурской на узбекскую. Несмотря на сталинские репрессии и многие годы заключения (стандартным обвинением было: отход от партийных принципов, измена родине, попытка создать туркестанское государство), которым сами подверглись, они часто высоко оценивали Сталина и его политику.

Современные официальные статистики количества уйгуров в Кыргызстане можно считать надёжными, так как в этом отношении Кыргызстан не является страной, которая бы сознательно искажала число представителей национальных групп. Несмотря на это, некоторые представители уйгурских общин иногда не соглашаются с этими цифрами и обращают внимание на трудности с определением точного количества уйгуров. В Ошской области есть много семей, в которых один из родителей является уйгуром, а второй – узбеком. Несмотря на то, что национальность чаще всего передаётся по линии отца, очень распространены случаи, когда, например, у старшего сына в документах записана уйгурская национальность, а у младшего – узбекская.

Также у смешанных браков имеет место определённая ассимиляция – в случае уйгурских женщин, вступивших в брак с киргизом, очень часто семья мужа оказывает на них давление и требует говорить на киргизском. Эти уйгурские женщины могут гордиться национально-культурными атрибутами уйгуров (история, кухня, традиции), но у них нет возможности их презентовать. Несмотря на это, в повседневной жизни они описывают постоянное сочетание различных киргизских, узбекских и уйгурских культурных элементов. В случае браков уйгурских мужчин с узбекскими или киргизскими женщинами ситуация иная – если отец делает акцент на уйгурской национальности, то дети автоматически считаются уйгурами, несмотря на то, что под влиянием матери они принимают целый ряд других обычаев, включая использование языка.

Но в использовании уйгурского языка и на юге Кыргызстана начинают прослеживаться некоторые изменения. Уже данные переписи населения в 2009 году показывают, что хоть большинство уйгуров Ошской области указывает в качестве первого языка узбекский, одновременно большинство это очень тесное (52%). Целых 42% уйгуров указали в этой переписи в качестве родного языка уйгурский язык. У уйгуров в Ошской области, пользующихся другим языком, это чаще всего был язык киргизский (41%), русский (29%) и узбекский (28%).[31] Однако целый ряд жителей использует до пяти языков, пусть даже не на одинаковом уровне – уйгурский, киргизский, узбекский, русский, турецкий.

Несмотря на то, что здесь нет уйгурских школ, уйгурский язык иногда слышен в публичном пространстве – один раз в неделю транслирует частное телевидение в Оше телесериалы, привезённые из китайского Восточного Туркестана, которые пользуются популярностью не только среди местных уйгуров, но и среди мажоритарного населения.

Заключение

На примере уйгуров видно, что на этногенез этого народа имело вмешательство государства огромное влияние. Сначала СССР принял решение о создании уйгурской национальности, в результате чего исчезли ранее используемые национальности кашгарцев и таранчинцев. Однако в областях (прежде всего, на юге Кыргызстана), где жили бок о бок члены новообразованной уйгурской национальности и национальности узбекской, происходила массивная ассимиляция уйгуров путём принятия узбекской национальности, которая считалась более престижной, более «удобной». Модель возникновения единой уйгурской национальности была принята после 2-й мировой войны и в Китае, где также имело место объединение нескольких этнических групп (представители которых часто воевали между собой). Преследование китайских уйгуров (которое было продолжением более ранней пантюркистской традиции борьбы за освобождение от китайского господства) привело к их массовой миграции в СССР. Однако эти эмигранты нередко становились, в результате воздействия советского образа жизни, частью другой культурной традиции, и между ними и китайскими уйгурами стали углубляться культурные различия.

На территории современного Кыргызстана до сих пор присутствуют явные различия в соблюдении традиций уйгурской культуры и в использовании уйгурского языка между уйгурами, проживающими на севере страны (где уйгуры обычно используют уйгурский язык и имеют собственные школы) и на её юге, среди похожих на них узбеков (где, несмотря на сохранившееся уйгурское осознание, ассимиляция происходит в гораздо большей мере).

References / Использованные источники

ANDERSON, J. Central Asia’s Island of Democracy. OPA 1999.

ČEŠKO, S. V. Nacional’nye processy segodnja. Vremja stirat‘ «belye pjatna». Sovetskaja etnografija. 1988, №. 6, s. 3–15. / ЧЕШКО, С. В. Национальные процессы сегодня. Время стирать «белые пятна». Советская этнография. 1988, №. 6, с. 3–15.

Enciklopedičeskij slovar‘. F. A. Brokgauz‘ (Lejpcig‘), I. A. Jefron‘ (S.-Petěrburg‘) 1890–1907. / Энциклопедическiй словарь. Ф. А. Брокгаузъ (Лейпцигъ), И. А. Ефронъ (С.-Петербургъ) 1890–1907.

CHOŠAMBERDY, Kacharman. Ujgury. Almaty: Mir, 2007. / ХОШАМБЕРДЫ, Кахарман. Уйгуры. Алматы: Мир, 2007.

IBRAGIMOV, I. M., BAUDINOVA, D. Š. K probleme izučenija osobennostěj duchovnoj kul’tury ujgurskogo naselenija SNG (na primere Kyrgyzstana). Central’naja Azija: osnovnye napravlenija i perspektivy razvitija v uslovijach globalizacii. Matěrialy meždunarodnoj naučnoj konferencii. – Teheran-Biškek, 2008. / ИБРАГИМОВ, И. М., БАУДИНОВА, Д. Ш. К проблеме изучения особенностей духовной культуры уйгурского населения СНГ (на примере Кыргызстана). Центральная Азия: основные направления и перспективы развития в условиях глобализации. Материалы международной научной конференции. – Тегеран-Бишкек, 2008.

Istorija SSSR. Učebnik dlja 10 klassa sredněj školy. Moskva: UČPEDGIZ, 1952. / История СССР. Учебник для 10 класса средней школы. Москва: УЧПЕДГИЗ, 1952.

KAMALOV, Ablet. Uyghur Studies in Central Asia: A Historical Review. Toyo Bunko, 2006.

KLIMEŠ, Ondřej. Struggle by the pen: the Uyghur discourse of nation and national interest, c. 1900–1949. Boston: Brill, 2015.

KOKAISL, Petr, PARGAČ, Jan. Pastevecká společnost v proměnách času: Kyrgyzstán a Kazachstán. Praha: FFUK, 2006. ISBN 80-7308-119-9.

KOKAISL, Petr, USMANOV, Amirbek. Istorija Kyrgyzstana glazami očevidcev. Praha: Nostalgie, 2012. / КОКАЙСЛ, Петр, УСМАНОВ, Амирбек. История Кыргызстана глазами очевидцев. Прага: Nostalgie, 2012. DOI: 10.13140/RG.2.1.4352.6485. ISBN 978-80-905365-4-8.

KUROPATKIN A. N. Istoričeskij očerk Kašgarii. Vojennyj sbornik, № 11. 1877. / КУРОПАТКИН А. Н. Исторический очерк Кашгарии. Военный сборник, № 11. 1877.

LATTIMORE, Owen. Return to China’s Northern Frontier. The Geographical Journal, Vol. 139, No. 2 (Jun., 1973), pp. 233–242.

LOBANOFF-ROSTOVSKY, Princ. The Soviet Muslim Republics in Central Asia. Journal of the Royal Institute of International Affairs, Vol. 7, №. 4 (Jul., 1928), p. 249–250.

MAKSUDOV, S. Migracii v SSSR v 1926–1939 godach. / МАКСУДОВ, С. Миграции в СССР в 1926–1939 годах. Cahiers du monde russe, 40/4, 1999, с. 763–796. DOI 10.4000/monderusse.27

MASOV, R. Istorija topornogo razdělenija. Dušanbe: Irfon, 1991. / МАСОВ, Р. История топорного разделения. Душанбе: Ирфон, 1991.

Ottův slovník naučný. Vol. XXVI. Praha 1907.

Perepis‘ naselenija i žiliščnogo fonda Kirgizskoj Respubliki 2009 goda. Biškek: Nacional’nyj statističeskij komitět KR, 2010. / Перепись населения и жилищного фонда Киргизской Республики 2009 года. Бишкек: Национальный статистический комитет КР, 2010.

PRŽEVAL’SKIJ, N. M. Mongolija i strana tangutov. Moskva: OGIZ, 1946. / ПРЖЕВАЛЬСКИЙ, Н. М. Монголия и страна тангутов. Москва: ОГИЗ, 1946.

RADLOV, V. V. K voprosu ob Ujgurach. Sanktpetěrburg, 1893. / РАДЛОВ, В. В. К вопросу об Уйгурах. Санктпетербург, 1893.

RACHIMOV, R. R. Ivan Ivanovič Zarubin (1887–1964) Sovetskaja etnografija. 1989, №. 1, s. 111–121. / РАХИМОВ, Р.Р. Иван Иванович Зарубин (1887–1964) Советская этнография. 1989, №. 1, с. 111–121.

SOLŽENICYN, Alexandr. Rusko v troskách. Praha: Práh, 1999.

STALIN, I. V. O političeskich zadačach universitěta narodov Vostoka. Pravda № 115, 22 maja 1925 g. / СТАЛИН, И. В. О политических задачах университета народов Востока. Правда № 115, 22 мая 1925 г.

STALIN, I. V. Sočiněnija. Tom 2. Moskva: OGIZ, 1946. / СТАЛИН, И. В. Сочинения. Том 2. Москва: ОГИЗ, 1946.

ŠATAVA, Leoš. Evropská etnika bez státu. Trnava: FF UC, 2015.

VALICHANOV, Č. Č. Sobranije sočiněnij v pjati tomach. Tom 3. Alma-Ata, 1985. / ВАЛИХАНОВ, Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 3. Алма-Ата, 1985.

Vsesojuznaja perepis‘ naselenija 1926 goda. Kirgizskaja ASSR. Moskva 1928. / Всесоюзная перепись населения 1926 года. Киргизская АССР. Москва 1928.

WINGATE, R.O. The Steep Ascent: The Story of the Christian Church in Turkestan. British and Foreign Bible Society, 1950.

WIXMAN R. The Peoples of the USSR: An Ethnographic Handbook. New York: M. E. Sharpe, 1984.

[1] КУРОПАТКИН А.Н. Исторический очерк Кашгарии. Военный сборник, № 11. 1877

[2] РАДЛОВ, В. В. К вопросу об Уйгурах. Санктпетербург, 1893, с. 116.

[3] Энциклопедическiй словарь. Ф. А. Брокгаузъ (Лейпцигъ), И. А. Ефронъ (С.-Петербургъ) 1890–1907.

[4] Ottův slovník naučný. Vol. XXVI. Praha 1907, с. 149.

[5] LATTIMORE, Owen. Return to China’s Northern Frontier. The Geographical Journal, Vol. 139, No. 2 (Jun., 1973), pp. 233–242.

[6] WIXMAN R. The Peoples of the USSR: An Ethnographic Handbook. New York: M. E. Sharpe, 1984, с 206.

[7] ŠATAVA, Leoš. Evropská etnika bez státu. Trnava: FF UC, 2015, с. 5.

[8] SOLŽENICYN, Alexandr. Rusko v troskách. Praha: Práh, 1999, с. 115–120.

[9] МАКСУДОВ, С. Миграции в СССР в 1926–1939 годах. Cahiers du monde russe, 40/4, 1999, с. 763–796. DOI 10.4000/monderusse.27

[10] МАСОВ, Р. История топорного разделения. Душанбе: Ирфон, 1991, с. 10–11.

[11] РАХИМОВ, Р.Р. Иван Иванович Зарубин (1887–1964) Советская этнография. 1989, №. 1, с. 117.

[12] ЧЕШКО, С. В. Национальные процессы сегодня. Время стирать «белые пятна». Советская этнография. 1988, №. 6, с. 3–15.

[13] СТАЛИН, И. В. О политических задачах университета народов Востока. Правда № 115, 22 мая 1925 г.

[14] LOBANOFF-ROSTOVSKY, Princ. The Soviet Muslim Republics in Central Asia. Journal of the Royal Institute of International Affairs, Vol. 7, №. 4 (Jul., 1928), p. 249–250.

[15] КОКАЙСЛ, Петр, УСМАНОВ, Амирбек. История Кыргызстана глазами очевидцев. Прага: Nostalgie, 2012. DOI: 10.13140/RG.2.1.4352.6485, с. 162.

[16] КУРОПАТКИН А.Н. Исторический очерк Кашгарии. Военный сборник, № 11. 1877.

[17] ВАЛИХАНОВ, Ч. Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Том 3. Алма-Ата, 1985, с 11–12.

[18] ПРЖЕВАЛЬСКИЙ, Н. М. Монголия и страна тангутов. Москва: ОГИЗ, 1946, с. 232.

[19] KAMALOV, Ablet. Uyghur Studies in Central Asia: A Historical Review. Toyo Bunko, 2006, с. 4.

[20] ХОШАМБЕРДЫ, Кахарман. Уйгуры. Алматы: Мир, 2007, с. 355.

[21] СТАЛИН, И. В. Сочинения. Том 2. Москва: ОГИЗ, 1946, с. 293.

[22] Всесоюзная перепись населения 1926 года. Киргизская АССР. Москва 1928.

[23] KLIMEŠ, Ondřej. Struggle by the pen: the Uyghur discourse of nation and national interest, c. 1900–1949. Boston: Brill, 2015, с. 123–124.

[24] Подробнее WINGATE, R.O. The Steep Ascent: The Story of the Christian Church in Turkestan. British and Foreign Bible Society, 1950.

[25] ИБРАГИМОВ, И. М., БАУДИНОВА, Д. Ш. К проблеме изучения особенностей духовной культуры уйгурского населения СНГ (на примере Кыргызстана). Центральная Азия: основные направления и перспективы развития в условиях глобализации. Материалы международной научной конференции. – Тегеран-Бишкек, 2008.

[26] ANDERSON, J. Central Asia’s Island of Democracy. OPA 1999, с. 30–31.

[27] KOKAISL, Petr, PARGAČ, Jan. Pastevecká společnost v proměnách času: Kyrgyzstán a Kazachstán. Praha: FFUK, 2006, с. 132–133.

[28] Перепись населения и жилищного фонда Киргизской Республики 2009 года. Бишкек: Национальный статистический комитет КР, 2010.

[29] Перепись населения и жилищного фонда Киргизской Республики 2009 года. c. d.

[30] Перепись населения и жилищного фонда Киргизской Республики 2009 года. c. d.

[31] Перепись населения и жилищного фонда Киргизской Республики 2009 года. c. d.